Несломленный Иван

В военное лихолетье гражданам нашей страны выпали невиданные испытания. И не только в боях с германскими фашистами и их итальянскими, венгерскими, румынскими и финскими пособниками. Низкий поклон рабочим и работницам, самоотверженно трудившимся на заводах и фабриках, на полях и в шахтах! И никогда нам, ныне живущим, нельзя забывать о многомиллионных жертвах концлагерей, буквально нечеловеческих страданиях тех, кто все-таки выжил в той дьявольской мясорубке…

Нахожусь в гостях у Ивана Фирсовича Гаранина в новом доме в Кошелев-парке. Хозяину — 98 с половиной лет. Глуховатый голос, когда снова он вспоминает о годах войны, подчас срывается. Есть от чего.
— Родился я в селе Сырейка Кинельского района Куйбышевской области 1 июля 1921 года. Воспитывала нас – старшую сестру Екатерину, меня и младшенького Дмитрия – мать, Мария Власовна, одна.
Закончил пять классов в Сырейке, потом помогал матери по хозяйству. На подворье были корова, свинья, телочка, домашняя птица. Да еще немалый – почти восемьдесят соток – огород, где сажали картошку, лук, морковь, капусту, свеклу… Работы хватало.
С 16 лет пошел в колхоз «Ленинское знамя», трудился трактористом. В конце сентября 1940 года призвали в Красную Армию. Начал службу в войсках НКВД, неподалеку от границы с бывшей Польшей, оккупированной к тому времени Германией. Весной 1941 года нашу команду привезли на железнодорожную станцию Христиновка и оттуда направили в Одессу. Потом выдвинулись в Бессарабию (нынешняя Молдавия), ближе к границе с Румынией. И хоть мы находились километрах в тридцати в глубь нашей территории, обстановка была тревожной: румыны вместе со своими союзниками немцами нет-нет, да провоцировали наших пограничников.
О начале войны мы узнали с опозданием. Дело в том, что рядом с нами располагался карьер, где добывали камень. Потому на какие-то отзвуки взрывов поутру не обратили внимания. Но где-то через час все стало известно. Свернули полевой лагерь, прибыли по «железке» через Христиновку снова в Одессу. Со складов получили продовольствие, вооружились. На машинах поехали вдоль Черного моря на запад, к границе. На месте получили задачу охранять линию связи между штабом армии в Одессе и передовыми частями.
Справка. Советско-румынский участок границы протяженностью более 200 километров – единственный рубеж, где войска Красной Армии не только отбили нападение фашистских захватчиков, но и перешли в успешное контрнаступление, перенеся боевые действия на территорию агрессора.
До конца июля советские войска вели упорные оборонительные бои в Бессарабии (Молдавии), организованно отводили свои силы на рубеж Днестра и занимали там оборону. Лишь угроза окружения из-за прорыва вермахта на Украине и Белоруссии вынудила Красную Армию отойти к Одессе. К 16 июля советский плацдарм на Дунае был благополучно эвакуирован.
Вместе со всеми отступал и Иван с сослуживцами. Сначала до Одессы, потом — до Николаева и Перекопа. Их автоколонна чуть не попала в окружение, когда 8 августа немцы перерезали шоссейную дорогу Одесса — Николаев, но обошлось только небольшим обстрелом из немецких танков. Впрочем, что значит обошлось: были потери. Именно на этом шоссе потерял Иван своего друга, земляка из рабочего поселка Алексеевка (сегодня это часть города Кинеля) Дмитрия Синяева.
День-два пробыли в Николаеве, и дальше на восток. Бомбежки, налеты…Дойдя до Перекопа, командовавший группой старший лейтенант повернул колонну в Крым. Здесь по-прежнему выполняли приказ по охране линий связи и почты. Но ближе к середине осени пришлось снова сниматься с места: немцы прорвались в Крым. Прошли через перевал Байдарские ворота и – в порт Балаклавы. Там охраняли почту, но недолго: пришел приказ об эвакуации. В окрестностях Севастополя погрузили служивых в самоходную баржу.
Иван Фирсович вспоминает:
— Вечером зашли на баржу, там – ни одного военного. Все гражданские, мужчины и женщины. Что на палубе, что в трюме – народу битком. Наверху еще стояли 12 – 14 грузовиков ЗИС-5. Оказались связисты, их из Сибири направили в Севастополь для налаживания связи, а пути в город нет: немцы, что называется, уже в огородах. Не до разгрузки, пора в обратный путь.
Легли спать в трюме. Проснулся я от близкого взрыва. Такого, что многотонная баржа накренилась. А плавать-то я не умел. Шум, гам… Выбрался наружу, смотрю: моряки какого-то гражданского скрутили, вроде как шпион или диверсант. Тот в крик: я, дескать, свой, но на войне свои законы — за борт его морячки отправили, на корм рыбам.
А что с баржой? Взрыв повредил ее носовую часть, туда пошла вода, но, слава богу, баржа оказалась нефтеналивной. То есть весь ее корпус разделен на отсеки. В общем, экипаж задраил двери поврежденного отсека, а из остальных воду откачали. Судно носом в море погрузилось, но плыть можно.
До Туапсе добирались двое с лишним суток. И тут нас крепко выручил туман, а то скорее всего потопили бы. В воздухе нашей авиации не было, и немцы в небе хозяйничали вовсю. Будь малейшая возможность, эти от такой легкой добычи не отказались бы.
И вот еще почему так говорю. По пути на Кавказ попалась нам лодка, в ней трое полуживых военных. Мы узнали, что помимо той баржи, на которой находились мы, была и вторая такая же. Тоже со связистами, с оборудованием. И ее-то как раз по пути в Севастополь разбомбили.
Добрались до Туапсе, потом нас в вагоны — и в станицу Крымская. Тут команду нашу переобмундировали, выдали общевойсковую армейскую форму. Поставили задачу — охранять местный аэропорт. Но опять же недолго это продлилось: влили нашу команду в состав 51-й армии. В конце декабря нас десантировали снова в Крым.
Справка. Керченская десантная операция проходила с 26 декабря 1941-го по 2 января 1942 года.
В ходе операции освобождена от немецко-румынских войск территория Керченского полуострова, где впоследствии были сосредоточены три советские армии и был создан новый Крымский фронт. Было облегчено положение осажденного Севастополя.
Стояли на северном фланге Крымского фронта. Вернее, пытались наступать. И в феврале, и в марте 1942-го. Чтобы захватить немецкие позиции, обходили их… по Азовскому морю, оно там мелкое, с метр глубиной. Помню, первую линию обороны взяли, закрепились.
За ночь замерз: шинель-то мокрая. Взял у погибшего винтовку со штыком, воткнул в землю и повесил шинель на просушку. Чуть просветлело, и вижу сквозь дымку силуэты. Приподнялся над бруствером и крикнул по-немецки: «Стой! Стрелять буду!» В ответ – очередь из автомата. Я в окоп упал. Тут наши ответный огонь открыли, и немцев след простыл.
Перебрался в окоп для танка. Там встретил знакомого из своей части — москвича Сашу Охлобыстина. Тот ранен был в поясницу. Просит: «Ваня, не бросай меня!» Из тыла на передовую по воде прошли несколько подвод, на них раненых и погрузили. Перенес я Сашу, уложил в повозку, а он спрашивает: «Что у тебя с ушанкой?» Снял. Ба! Одного уха у шапки нет, оторвало пулей, на завязке за спиной болтается. Как мне в голову тот гад не попал? Бог хранил. А головными уборами мы с Охлобыстиным обменялись. Ему-то в госпитале и безушная пойдет…
В мае немецкие войска вышли к Керчи, советские войска потеряли 162 282 человека, на Таманский полуостров через Керченский пролив удалось перевезти около 140 тысяч человек.
В число эвакуированных счастливчиков Иван Гаранин не попал. В ходе отступления очутился он в окрестностях Керчи, около Аджимушкайских каменоломен. Через несколько дней до 13 тысяч бойцов ушли туда, где держали оборону до 30 октября 1942 года. После 170-дневной осады в живых остались только 48 красноармейцев.
Но Иван в каменоломни не пошел. За сутки до спуска в подземелье один из уцелевших командиров набирал группу танкистов, чтобы использовать брошенную в панике технику. В танке Иван отродясь не сидел, но за штурвалом трактора – не раз. В общем, набралась группа из человек двадцати. Ночью пошли, но попали под обстрел, люди рассеялись. Тогда Иван с одним из бойцов забрались в укромное местечко, чтобы переждать опасность. Весь день слышалась немецкая речь да выстрелы: шла зачистка города и окрестностей. Как стемнело, пробрались к морю. На близлежащем брошенном подворье нашли широкую доску и весла. Поплыли, куда глаза глядят. Пока темнота стояла, удалились от берега прилично, а все равно не убереглись: шальной миной убило напарника. Сколько времени греб Иван и куда – неизвестно, а до берега на той доске доплыл. Оказалось – опять до крымского.
Иван Фирсович Гаранин:
— В изнеможении упал на песок, уснул. Очнулся, вижу: идут человек пятнадцать в советской форме. Обрадовался – свои. Ошибся: пленные это были, их немцы заставили очищать побережье от трупов. Так я оказался в плену. Пригнали в Керчь, где располагался сборный пункт для военнопленных. Было нашего брата здесь несколько десятков тысяч – израненных, оборванных, изнемогших.
Дальше очутился в тюрьме в Симферополе, потом в одном из лагерей у бывшей советско-польской границы, к осени 1942-го попал в лагерь около Дюссельдорфа. Узнал: гоняют заключенных работать на каменноугольные шахты. Кстати, охраняли нас в основном полицаи-бандеровцы, выходцы с Западной Украины. Загнали они нас в барак. Нашел свободное место на нарах, лег и… Ни слезинки не проронил с начала войны, а тут не выдержал. Тут сосед тычет в бок: «Какого … ноешь!»
Разговорились, и сосед подсказал: «Немцам позарез нужны специалисты – слесаря, плотники, каменщики… Просись слесарем в паровозное депо».
Так и сделал Иван, шахты избежал. В депо начальником служил немец, который еще в первую мировую войну был пленен и несколько лет провел в Сибири. Он помнил добро и к русским особо не придирался.
Там сдружился Иван с москвичом Виктором и харьковчанином Михаилом. Первый был сварщиком, второй – токарем. Этой троицей и сговорились бежать. Запаслись едой, зажигалкой, бензином. Осенью 1943-го осуществили задумку. В ночную смену пробрались к транспортеру, по которому уголь ссыпали в вагоны. Требовалось залезть в вагон, когда он уже почти был заполнен, чтобы тебя углем лишь присыпало. План удался. Несколько суток ехали, вышли ночью на какой-то станции. Как выяснили – французской. С месяц блуждали, кормились с огородов. Думали пробиться к партизанам.
Их заметили при ночном переходе через один из железнодорожных мостов. Миновав его, Виктор с Михаилом подались вперед, а Иван по известной причине задержался в кустах. Что и спасло его: немцы товарищей задержали, а те в один голос заявили: их двое.
Продолжил Иван путь один. Вскоре, забравшись в свинарник, обзавелся гражданской одеждой — рабочей спецовкой. Она Ивана потом не раз спасла. Дело в том, что пойманных после побега советских военнопленных немцы сразу же направляли в лагеря смерти. Гаранин же придумал себе легенду: дескать, он житель Одессы, мобилизованный на работы в «третий рейх». Помогло: когда через несколько дней Ивана поймали, он попал в рабочий лагерь для гражданских лиц. Основная часть была занята на добыче камня в карьере.
Для профилактики побегов немцы устраивали в лагере показательные казни, но Гаранин все равно бежал, причем дважды. Попадался, но опять выручала гражданская одежда и легенда. Концлагеря он избежал. 1945 год встретил Иван в Шталаге — 326, что в земле Северный Рейн-Вестфалия. В отличие от концентрационных лагерей, это был лагерь для военнопленных, подчинялся он не эсэсовцам, а армии — вермахту. Условия и там были бесчеловечные, но несравнимые с геноцидом, который «сверхчеловеки» практиковали в концлагерях, а значит, шанс уцелеть оставался. В апреле 1945 года военнопленных освободили американские
танкисты.
Всего за годы войны через немецкие лагеря прошло, по разным оценкам, от 5,2 до 5,7 млн советских военнопленных. Из этого числа погибли от 3,3 до 3,9 млн человек, что составляет более 60% от общего числа находившихся в плену. В то же время из военнопленных западных стран в германском плену умерло около 4%. В приговоре Нюрнбергского процесса жестокое обращение с советскими военнопленными было квалифицировано как преступление против человечности. Из своей оккупационной зоны западные союзники передали СССР 2,3 млн советских граждан, среди которых 960 тыс. являлись бывшими военнопленными. Всего в годы войны и в послевоенное время были освобождены и прошли проверку около 1 млн 836 тыс. бывших советских узников немецких лагерей. Около 280 тысяч бывших военнопленных были арестованы советскими властями по обвинению в сотрудничестве с противником и предательстве. Большинство же бывших узников были вновь призваны в Красную Армию.
Прошел проверку и после нее вновь продолжил службу в рядах Советской армии и Иван Гаранин. В 1946-м вернулся в родную Сырейку, вновь сел за штурвал трактора. Вскоре женился. Вместе с супругой Анастасией Яковлевной воспитали двух дочерей – Валентину и Марию. В шестидесятые годы семья перебралась в Куйбышев. Там Иван Фирсович многие годы трудился бульдозеристом в тресте механизированных работ.
У него большая семья: два внука и внучка, два правнука и шесть правнучек, две праправнучки и праправнук. Он их защитил.
Евгений ЕСИН.
Фото автора.